Юмор был отдушиной, спасением от той наружной жизни, в которую они попадали, покидая стены ин­ститута. Фашизм становился бытом. Портреты фюре­ра, марширующие отряды наци, бесчеловечные лозун­ги, свастика, воинственные угрозы, воззвания, расист­ские речи —- душный, отравленный воздух Берлина так или иначе приходилось глотать. Германия         преображалась, не замечать этого было уже нельзя. Хотя они те­шили себя тем, что в Бухе мало что изменилось и они могут работать по-прежнему, тем не менее расизм бес­церемонно всовывал повсюду свою коричневую морду. Один за другим увольнялись, уезжали сотрудники-евреи. Фома в школе должен был писать со всеми со­чинения «Германский мальчик не плачет», «Герман­ский мальчик не знает страха», «Какое счастье родиться немцем». Повсюду заявлял о себе крикливый шо­винизм.

К 1936 году, к моменту открытия в Берлине всемирной Олимпиады, нацисты сбавили тон, старались вести себя демократичнее, навели лоск на фашист­ский режим. Сделаны были разные послабления, за­прещены противоеврейские выступления, дискримина­ция, какие-либо расистские выходки. В Берлин при­ехало много иностранцев, цветных, черных, и к ним относились подчеркнуто внимательно.

У Макса Дельбрюка была двоюродная сестра, молоденькая киноактриса Кетти Тейк. Не имея особо­го таланта, Тейк решила сделать себе карьеру с по­мощью нацистов, что было наиболее доступным для посредственной актрисы. Чем она могла выдвинуться, отличиться, угодить? Простейшим средством был ан­тисемитизм. Для антисемитизма не требовалось ни Знаний, ни храбрости. Самое простое дело было ви­нить во всем евреев и международное еврейство. Тре­бовать их изгнания, лишения всяких прав вплоть до уничтожения. Считать их нацией, оскверняющей кровь... Надо было повторять это громче других, доль­ше других. Кричать, гневно поносить евреев, не стес­няясь в выражениях... Она старалась изо всех сил и начала преуспевать.

Вот эту-то сестрицу Макс Дельбрюк решил про­учить, и Тим разработал сценарий. Кетти сообщили, что в Берлин на Олимпиаду прибывает сукугунский магараджа. Сама Сукугуния расположена где-то в голландской Индонезии, подведомственной королеве Голландии, но она — государство свободное, населения в ней — двенадцать миллионов. Магараджа не говорит ни на каком языке, кроме сукугунского, да еще кое-как по-голландски, который он обязан знать. Почему они выдумали голландскую Сукугунию? Только пото­му, что у Макса Дельбрюка приятель работал в гол­ландском посольстве и имел машину с дипломатиче­ским номером. Кетти, которая всего-то снялась в двух кинофильмах на второстепенных ролях, рассказали, что магараджа ее пылкий почитатель. Он видел ее в этих картинах, и она так ему понравилась, что он при­обрел эти картины и ныне, приехав~ в Берлин на Олим­пиаду, желал бы вручить ей диплом Сукугунии.. Пси­хологически Колюша рассчитал точно:, самомнение и тщеславие посредственных артистов таковы, что они готовы поверить любой бессмыслице, лишь бы она бы­ла лестной.

Жила Кетти довольно шикарно, в хорошем пансио­нате на Курфюрстендам. Ее предупредили, чтобы она подготовилась, магараджа приедет к ней примерно че­рез неделю, чтобы сшила себе соответственный туа­лет, разучила бы малую придворную книксу. Парень он, мол, простецкий, говорить будет по-своему, поэтому секретарь голландского посольства будет перево­дить слова магараджи. Следует приготовить хороший кофе с ликером, с тортом, все в лучшем виде. Народу на церемонии будет немного: он со своим рабом, сек­ретарь посольства, еще один голландец (его должен был играть Олег Цингер). Колюша выбрал роль русского специалиста по Сукугунии. Роль раба предна­значалась Максу Дельбрюку. Церемонию изложили так: при появлении магараджи Кетти должна испол­нить выученную придворную книксу, магараджа протя­нет ей руку, она должна почтительно поцеловать ру­ку, потом он сядет, будет пить кофе, расточать свои восторги. При отъезде все следует повторить.

Самого магарджу должен был играть один физик-теоретик, еврей. Умысел и заключался в этом. Точнее, он был на три четверти еврей, на четверть немец. Такие люди тогда могли еще состоять на службе, но толь­ко не казенной. Магараджу он сыграл великолепно. Кетти волновалась ужасно, заказала феерический ту­алет» приготовила дивное угощение. Достала ликер, настоящий бенедиктин, привела в порядок мебель, так что потратилась. Олег Цингер блестяще загримировал этого физика. Одели магараджу, как полагается при­ехавшему в Европу, с чисто парикмахерским шиком: бордовые туфли, оранжевый галстук, огромные за­понки, по жилетке — золотая цепочка. Из раба сдела­ли настоящего сукугунца в белых одеждах. Помогала им приятельница Лельки, недавно приехавшая из Ин­докитая. Все обставлено было научно вплоть до то­го, что на одеждах раба сделали орнамент, так что сукугунец получился первоклассный, лучше насто­ящих, если бы они были.

Приехали на голландской дипломатической маши­не и одной частной. Магараджа вошел величествен­но, подал свою лапу. Был он мужчина здоровенный, курчавый, физиономия натерта коричневой краской. Кетти сделала книксен, поцеловала руку. Раб стал в углу со свитком. Компания расселась и принялась поглощать торты и ликеры. Магараджа шпарил по-сукугунски, голландец переводил. Наконец наелись, напились, магараджа махнул рукой, раб выступил из угла, бухнулся на колени и, потупясь в землю, не смея поднять глаза на своего владыку, поднес свиток и по­рожняком отправился в угол. Магараджа развернул свиток, прочел по-сукугунски текст, начертанный зо­лотом, скрепленный печатью. То был диплом, изготов­ленный сообща. Кетти, млея от восторга, благодарно целовала руку магараджи, тот хвалил ее, она вновь прикладывалась к его руке, проводила до машины.

Они тронулись, и тут выяснилось, что с ликера их развезло. Проехав по Курфюрстендам, остановились у шикарного кафе, сели за столики. Не пропадать же реквизиту, слишком много чести этой Кетти Тейк, чтобы ради нее одной так наряжаться. К ним подско­чил кельнер, и они стали заказывать всякие дорогие угощения. Съели, поболтали по-сукугунски, хотели расплатиться, но тут пожаловал хозяин: «Что вы, что вы, для нас честь принять знатных иностранцев...» По­ехали дальше. Остановились у кафе-автомата. Тогда это было новинкой. Длинный коридор был заставлен автоматами с бутербродами, пивом, вином. Магараджа поразился чудесам европейской техники, заволновался, потребовал принести фишек. Появился хозяин и са­молично преподнес ему задарма кучу фишек. Мага­раджа стал тыкать их во все щели, и полилось, посыпалось, завыскакивали бутерброды, пакетики. Мага­раджа хохотал, хлопал себя по ляжкам, остальные кланялись ему, поздравляли. Толпа, которая собра­лась, была в восторге.

Неподалеку находился большой универмаг. У вхо­да висело объявление, что можно затребовать пере­водчика с любого языка. Затребовали с сукугунского. Переводчика не оказалось, и магараджа пришел в сильное огорчение. Вызванный хозяин заверил, что ошибка будет исправлена, переводчика найдут с по­мощью голландского посольства. Сотрудник посоль­ства успокоил хозяина: «Ничего страшного, этот ма­гараджа для виду шумит. Я все, что надо, ему пере­веду. Его в данный момент интересуют пластинки». За пластинками пришлось подняться на верхний этаж. Тут произошло несчастье — потеряли раба. Раб ни на каком языке, кроме сукугунского, не говорил. Как он найдет своего властелина? Но, представьте себе, нашел. Толпа, продавщицы, конечно, помогли ему, доставили. Свита выбирала пластинки, те, кото­рыми магараджа восхищался, откладывали в сторо­ну. Набралась целая стопа, которую хозяин просил принять в дар. Когда потом подсчитали, оказалось, со­рок штук набрали. На этом похождения магараджи кончились.

Кетти восхищалась дипломом, хвасталась, кино­шники ей завидовали. Она стала требовать ролей. Спустя две недели Макс Дельбрюк и Колюша прочли ей текст диплома. Замечательно стилизовав готиче­ский шрифт, художник изобразил там рекламу «минимакса». Это был огнетушитель. Подобная реклама ви­села по всему Берлину: «Огонь не распространится, если у тебя дома есть «минимакс». На рекламе бер­линцы приписывали: «Минимакс» изрядное дерьмо, если тебя нет дома». По-немецки получалось в рифму и складно. Это и было — в завуалированном виде — изображено на дипломе. Вскоре все на киностудии узнали про текст диплома. Кроме того, стало известно, что Кетти целовала руку еврею. Ее антисемитизм пос­ле этого вызывал смешки.

После Олимпиады, с 1937 года такие шутки стали невозможны. На бульварах стояли скамейки, выкра­шенные в желтый цвет: для евреев. Вышел приказ об обязательной военной службе. Приезжая в Берлин, Зубр всякий раз замечал перемены. Их нельзя было не заметить. Фашисты заявляли о себе все бесцере­монней, они влезали в частные дела людей, преобра­жали стародавнюю жизнь города. Олимпиада кончи­лась, однако повсюду продолжали торчать гранитные дискоболы, борцы, всадники. Непременно гигантские фигуры, воплощение торжества силы нордической ра­сы. Фигуры Завоевателей и Победителей. Суровые во­инственные физиономии. Гордые и прекрасные, ибо немецкий народ превосходит все другие народы, он самый ценный из всех народов земли. Искусство скульптора состояло в соблюдении точных размеров черепа, шеи, губ, ушей в соответствии с типом арийца. Женские фигуры сохраняли безукоризненно выверен­ные пропорции арийских женщин, «опорных женщин», производительниц чистопородных немецких мужчин. Учреждения украшались аллегорическими фигурами сталеваров и крестьян, солдат и шахтеров, группами

«Война и братство», «Клятва воинов», «Призыв к борьбе». Решительные атлеты потрясают мечами, зо­вут в бой на врага. Наследники тевтонских рыцарей, будущие властители мира...

У Бранденбургских ворот грохотали взрывы, под­нимались облака кирпичной пыли, сносили дома, за­тейливые, милые Зубру дома старого Берлина.     Пого­варивали о каких-то немыслимых дворцах, что будут возводиться Шпеером по идее фюрера, каких-то площадях, арках, но толком никто ничего не знал, все было зашифровано.

Зубр любил старые берлинские кварталы. Физионо­мии у города почти не было, но была прелесть камен­ных его закоулков с маленькими шумными пивными, ресторанчиками, пекарнями. Утренние рынки на пло­щадях, цветочные базарчики, ярмарочные представле­ния. Играла шарманка, инвалиды войны сидели на скамеечках, гудел орган в костеле. Все это исчезало, испуганно съеживалось. Проступал новый, фашист­ский Берлин, тяжелые массы бетона, прямоугольные здания, похожие на гигантские долговременные бара­ки. Насупленные темно-серые здания, созданные не для радости глаз, а для устрашения и демонстрации власти.

Об авторе Зубр - Глава первая Зубр - Глава вторая Зубр - Глава третья Зубр - Глава четвертая, Зубр - Глава пятая Зубр - Глава шестая  Зубр - Глава седьмая Зубр - Глава восьмая Зубр - Глава девятая Зубр - Глава десятая Зубр - Глава одиннадцатая Зубр - Глава двенадцатая Зубр - Глава тринадцатая Зубр - Глава четырнадцатая, Зубр - Глава пятнадцатая, Зубр - Глава шестнадцатая Зубр - Глава семнадцатая Зубр - Глава восемнадцатая Зубр - Глава девятнадцатая Зубр - Глава двадцатая Зубр - Глава двадцать первая Зубр - Глава двадцать вторая Зубр - Глава двадцать третья Зубр - Глава двадцать четвертая Зубр - Глава двадцать пятая Зубр - Глава двадцать шестая Зубр - Глава двадцать седьмая Зубр - Глава двадцать восьмая Зубр - Глава двадцать девятая Зубр - Глава тридцатая Зубр - Глава тридцать первая Зубр Глава тридцать вторая Зубр - Глава тридцать третья Зубр - Глава тридцать четвертая Зубр - Глава тридцать пятая Зубр - Глава тридцать шестая Зубр - Глава тридцать седьмая (начало) Зубр - Глава тридцать седьмая (продолжение) Зубр - Глава тридцать восьмая Зубр - Глава тридцать девятая Зубр - Глава сороковая Зубр - Глава сорок первая Зубр - Глава сорок вторая Зубр - Глава сорок третья Зубр - Глава сорок четвертая  Зубр - Глава сорок пятая Зубр - Глава сорок шестая Зубр - Глава сорок седьмая  Зубр - Глава сорок восьмая Зубр - Глава сорок девятая