Если бы я о Зубре сочинял, то после лагеря он бы у меня озлился. Ход рассуждений был бы при­мерно таков. Завенягин ему обещал златые горы, вместо этого его схватили, услали, он чуть не по­мер...' За что? За то, что не уехал на Запад, угово­рил сотрудников остаться? За это его посадили? Ра­ботал бы он у меня на Урале, конечно, как и рабо­тал, в полную силу, иначе он не мог, так же как и его немцы, все они плохо, даже средне работать не могли. Но вот внутри у него все пылало бы от возмущения. Это первое, что пришло бы мне в го­лову.

В том-то и дело, что первое. А первое, .что лезет под перо, лучше отбрасывать. Я исходил из того, что Зубр был оскорблен, обижен. Он должен был как-то ответить на это. Например, надменностью: ага, не можете обойтись без меня! Или замкну­тостью: отринуть всех и вся. Раз его так приняли на родине, раз сделали преступником, руки не по­дают, то и ему никто не нужен. Разные варианты напрашивались, тем более что немцы посмеивались над ним: уговаривал нас, а самого как встретили? За все старания в лагерь упрятали! Сочувствовали и посмеивались.

Да и все, что было с ним в лагере, не могло пройти бесследно. Нет, нет, он должен был изме­ниться!

Стоило характеру Зубра выйти на просторы во­ображения, как он выкидывал самые причудливые номера. Мог запить, загулять, пуститься в бега, уда­риться в религию, мог стать циником, делать карье­ру, для этого мог предложить свои услуги Лысенко.

На деле же произошло то, о чем я не сумел до­гадаться, единственный ход жизни, который я не мог вообразить, — Зубр остался точно таким же, каким был. Самый невероятный для меня и самый естественный для него вариант. В отношениях с нем­цами, своими сотрудниками, в семье все так же зву­чал его трубный глас, все так же подпрыгивала его нижняя губа и в гневе и в хохоте. Был так же свиреп, так же распахнут, так же увлекался и увлекал. Не озлился, не упал духом, не изверился. Натура его оказалась незыблемой. О лагерном сво­ем житье он вспоминал со смешком, словно при­числял его к прочим занятным перипетиям своей биографии.  

Действительная жизнь тем и отлична от сочи­нений, что никак не догадаешься, куда она свернет. Тут же вообще никакого поворота не произошло. Как двигалось, так и продолжало двигаться. Прямоли­нейно и неизменно. Не отзываясь ни на какие воз­мущения. Что это — инертность? Стойкость благо­родного металла? Неизменность его было не разга­дать. Казалось бы, чего проще: какой был, такой и остался. В чем тут тайна? А тайна в том, что остался, сохранился, не уступил ни демонам, ни ан­гелам, разрывающим душу надвое. Благополучный человек, он может позволить себе быть нравствен­ным. А ты удержи свою нравственность в бедствии, ты попробуй остаться с той же отзывчивостью, жиз­нелюбием, как тогда, когда тебе было хорошо. Не раз возвращался Зубр к одному разговору, что происходил в камере, где он сидел, — разговору о непостыдной смерти. Боимся мы смерти, презираем ее, думаем о ней, не думаем о ней — все равно вой­дем в нее. К этому надо быть готовым всегда, зна­чит, надо стараться держать в чистоте свою совесть. Смерть ужасна, когда ты умираешь со стыдом за годы, прожитые в суете, в погоне за славой, богат­ством. Нет удовлетворения, к моменту смерти ничего не осталось, не за что ухватиться, все рассыпается как пыль, не было добра, не было самопожертво­вания…

Рассуждение его сводилось к тому, что о смерти надо думать. Проверять состояние совести мыслью о смертном часе.

Трудность состояла в том, что порядков наших он не знал и никак не мог приноровиться к ним. Не видел смысла в собраниях, в общественной работе, в соревновании, в соцобязательствах, в планах, в пе­ревыполнении планов, в отчетах... Откровенно говоря, и не желал приноравливаться. Оставался белой воро­ной и от этого был всегда под некоторым подозре­нием. Но и привлекал к себе внимание, особенно мо­лодых. Конечно, не следует думать, что лаборатория могла полностью изолироваться от происходящего в стране. Лизе Сокуровой, например, поручили прово­дить занятия о передовом учении Лысенко. Как бы политзанятия. Более всего ее смущало, как к этому отнесется Зубр. Не подумает ли, что она за его спи­ной говорит обратное тому, что утверждает он? Ре­шила его пригласить на эти занятия. Он пришел, по­слушал немного и выскочил, негодуя. Счел, что она хочет переучивать его. Бесполезно было объяснять ему про поручения, обязанности. И так во всем. Часто недоумевал: «Зачем пишут анонимные рецензии на статьи в научных журналах? Зачем надо брать обязательства, когда и без них я должен делать все, что могу? Почему нельзя пойти купить реактив в магазине за свои деньги, потом бухгалтерия вернет?»

Его наивность одних забавляла, других озадачивала.

Его сотрудник, Д., работавший с ним в ураль­ской лаборатории, вспоминает, как Зубр в своих до­кладах о Дарвине ссылался на Мальтуса: мол, у Мальтуса вычислено то-то, сказано так-то. Для всех мальтузианство было бранным словом, слушали Зуб­ра со страхом.

Как-то одному из физиков надо было что-то выяс­нить по микробиологии. Зубр направил к Сокуровой.

—  Вы   Елизавету   спросите,   она   у   нас   микро­биолог, должна знать.

Сокурова не знала. Так и призналась. Он со сви­репой серьезностью сказал:

— Вот что, Елизавета Николаевна, поезжайте-ка вы в Москву, в университет, требуйте обратно деньги за обучение, раз вас там ничему не научили.

Какие деньги? Обучение у нас бесплатное. Это его,  не интересовало. И остальные и сама бедная Лиза понимали, что не в этом дело, а в существе.

Так было и много позже — на биостанции Миас-сово и в Обнинске. Он мог рычать, потрясая спу­щенной сверху бумагой:

— Это что же получается, сдать научную работу до тридцатого декабря? А если я сдал второго янва­ря, значит, план не выполнен? Какое это имеет    от­ношение к науке? При чем туг, к чертям собачьим, научная работа? Нет уж, извините, это никакая не научная работа, а  бумагоиспускание!

У него это звучало ругательски грубо.

Об авторе Зубр - Глава первая Зубр - Глава вторая Зубр - Глава третья Зубр - Глава четвертая, Зубр - Глава пятая Зубр - Глава шестая  Зубр - Глава седьмая Зубр - Глава восьмая Зубр - Глава девятая Зубр - Глава десятая Зубр - Глава одиннадцатая Зубр - Глава двенадцатая Зубр - Глава тринадцатая Зубр - Глава четырнадцатая, Зубр - Глава пятнадцатая, Зубр - Глава шестнадцатая Зубр - Глава семнадцатая Зубр - Глава восемнадцатая Зубр - Глава девятнадцатая Зубр - Глава двадцатая Зубр - Глава двадцать первая Зубр - Глава двадцать вторая Зубр - Глава двадцать третья Зубр - Глава двадцать четвертая Зубр - Глава двадцать пятая Зубр - Глава двадцать шестая Зубр - Глава двадцать седьмая Зубр - Глава двадцать восьмая Зубр - Глава двадцать девятая Зубр - Глава тридцатая Зубр - Глава тридцать первая Зубр Глава тридцать вторая Зубр - Глава тридцать третья Зубр - Глава тридцать четвертая Зубр - Глава тридцать пятая Зубр - Глава тридцать шестая Зубр - Глава тридцать седьмая (начало) Зубр - Глава тридцать седьмая (продолжение) Зубр - Глава тридцать восьмая Зубр - Глава тридцать девятая Зубр - Глава сороковая Зубр - Глава сорок первая Зубр - Глава сорок вторая Зубр - Глава сорок третья Зубр - Глава сорок четвертая  Зубр - Глава сорок пятая Зубр - Глава сорок шестая Зубр - Глава сорок седьмая  Зубр - Глава сорок восьмая Зубр - Глава сорок девятая