Святая любознательность сблизила в те годы фи­зиков с биологами. Физики-теоретики потянулись к биологии, к физическому постижению жизненных яв­лений. Биологи еще со времен кольцовских работ пы­тались осмыслить физико-химические проблемы жи­вой клетки. В 1927—1928 годах Кольцов выступал с докладами на съездах о физических и химических основах биологии, дал теоретическую схему физико-химической структуры хромосом. В отличие от. запад­ных генетиков Зубр был готов к интересу, который пробудился у физиков к биологической проблематике. Когда он свернул к физикам, все боялись, что он свернул в сторону от дороги. Оказалось, что сюда и пошла дорога.

Вместе с Дельбрюком он стал ездить к Бору.

— Нильсушка Бор, по-моему, был умнейший уче­ный двадцатого века. До сих пор никого нет умнее и крупнее его в физике. А уж о добропорядочности и говорить нечего. Добротный человек во всех смыс­лах.

Нильсушка — это не фамильярность, а приступ нежности, и Дарвин у него Карлуша, таков стиль той копенгагенской жизни с ее системой взаимоотноше­ний. Многое в ней уже неуловимо.

Будучи в Копенгагене, я отправился в Институт Бора. Просто взглянуть на это место. В Копенгагене для меня существовали прежде всего два человека: сказочник Ханс Кристиан Андерсен и физик Нильс Бор. Все связанное с Андерсеном показывали напе­ребой, а где был Институт Бора, знали немногие. Он стоял в глубине улицы, темно-серый трехэтажный дом, крытый черепицей, — такой, как на всех ста­рых фотографиях. Мало что изменилось здесь с до­военных лет. Я узнал его сразу, хотя никогда здесь не был. Дом не имел архитектурных примет, скром­ная невидная постройка, никакого сравнения с раз­махом застекленных объемов современных физиче­ских центров. Я вошел в подъезд, спросил, можно ли посмотреть • кабинет Нильса Бора, что для этого нужно. Привратник пожал плечами — ничего не нуж­но, разве что подняться по лестнице. Лестница была как лестница. Я походил по коридорам мимо комнат, где работали нынешние физики, листали журналы, стучали на машинках. Никто меня не останавливал, не проверял документов. Наконец я набрел на каби­нет Бора. В нем тоже не было ничего мемориально-торжественного. Ни экспонатов, ни надписей. Обык­новенный кабинет. Стоял письменный стол и стулья. Разве что на стенах висело множество групповых фотографий: боровская школа, коллоквиумы разных лет. Бор в центре, вокруг его ученики и коллеги. Сперва молодые, неузнаваемые. Потом, от снимка к снимку, черты этих людей становились знакомее и наконец превратились в портреты из моих институт­ских учебников. Канонические портреты всем извест­ных классиков. Великие творцы современной физики. Маги всесильной науки. Авторы уравнений и фор­мул. Атомной бомбы. Атомной энергии. Теории ча­стиц меченых атомов.  Изотопов, ускорителей.

То был круг людей, которые когда-то привлекали меня. Они должны были изменить мир к лучшему... Теперь я смотрел на них без восхищения. С неко­торой жалостью и разочарованием. Памятники не­состоявшихся надежд? Соавторы способа ликвида­ции человечества? Жертвы или герои? Я сидел один в этом кабинете, пытаясь разобраться в своем чув­стве. Достойны они любви или проклятья? А сам по себе это был милый мемориальчик, галерея историче­ских персонажей, может быть, лучшая страница ис­тории физики, еще невинная, полная пылких утопий, силы, веселых розыгрышей.

Зубр знал их всех, дружил со многими, прогули­вался, выпивал, трепался. Он-то не был застеклен от меня. Он... здесь бывал, здесь рокотал его голосище, гремел его смех. Он связывал нас с этим знаменитым местом, вознесенным на пьедестал истории.

Со смаком и хрустом поедали они яблоко позна­ния. Но недолго. Им не удалось насладиться его чи­стым вкусом. Война вытащила их на передний края, связала с проклятой бомбой, развела по разным сторонам'фронта. Одни уехали в Америку, другие — в Германию. Политика грубо вмешалась в судьбу почти каждого, ткнула в сделки, и Зубр не избежал общей участи. Я увидел его долю не исключительной, в ней было нечто общее, сходное с другими, с теми, кто стоял рядом с ним на этих старых снимках.

— ...Собирались крупные теоретики со всего мира на боровский кружок потрепаться. Приезжали только те, кого приглашал Бор. Я тоже такой порядок пере­нял. От пятнадцати до двадцати пяти человек у нас собирались. Больше-то интересных не собрать. А у Бо­ра я с тридцать третьего года бывал постоянно...

Непросто было разыскивать его на некоторых фо­тографиях. Я привык его видеть отдельно или в цент­ре. А тут он стоял позади, в рядах, правда, ряды эти сплошь из классиков, золотые ряды. В те годы большинство из них не были увешаны медалями, на­граждены званиями, лауреатством. В этом доме не .принято было считаться с блестящей мишурой славы. Нобелевский лауреат или аспирант — один черт, важ­но, как ты соображаешь и что делаешь. Это была хоро­шая школа, она закалила Зубра. Спустя тридцать лет выяснилось, что у Зубра не накопилось никаких чинов. По старинной табели о рангах он находился внизу, чиновник XIV класса — фендрик, коллежский регистра­тор. Труды имелись, имя было, а чинами не вышел. Специалисты чтили, но чины и звания зависят не от специалистов.                                                  

Джеймс Чедвик, тот,-   который рассчитал критическую массу урана, приятель его Патрик Блэкетт, тоже Нобелевский лауреат, тоже ученик Резерфорда, француз Пьер Оже, физик Перрен — всех их вовлек Тим в круг своих увлечений.

Боровский коллоквиум был физическим, в нем раз­вивалась современная теоретическая физика, создава­лась новая картина материи. Генетики и те физики, которые вкусили сладость проблем биологических, хо­тели разговаривать, не мешая чистым физикам. Они ре­шили затеять свой треп. Кружок их стал быстро рас­ти. Из Англии приезжал замечательный цитолог Дарлингтон, из Франции — Фрэнсис Тора, биохимик Рапкин (как называл его Зубр, душка Рапкин), Борис Эфрусси, биолог, который занимался культурой тка­ней, из Италии Андриано Буццати Траверзо,  Эдоардо Амальди, из Швецрш Густафсон, цитолог Касперсон, из Норвсргии Отто Луке, из Германии цитолог Ганс Баур, Ганс Штуббе, затем физик Циммер, Дельбрюк, Гутман — «настоящий биохимик, а не просто сквер­ный химик». Был там Астбюри, так называемый тек­стильный физик... А вот Ферми, знаменитого Энрико Ферми, обошли приглашением; почему-то Зубр отзы­вался о нем плохо...

Имена эти вошли в энциклопедии, в словари, они составляют славу своих народов так же, как художни­ки, поэты, музыканты, ибо кем прежде всего гордятся нации как не художественными и научными гениями?

— ...Наш коллоквиум был организован, как я ор­ганизую все свои коллоквиумы: на каждом собрании назначался «провокатор». Задача его — спровоциро­вать Дискуссию. Он кратко, почти афористично и обя­зательно с юмором формулировал проблему, чтобы позадористей, чтобы не серьезно. Серьезному разви­тию серьезных наук лучше всего способствует легко­мыслие и некоторая издевка. Нельзя относиться всерь­ез к своей персоне. Конечно, есть люди, которые счита­ют, что все, что делается с серьезным видом, — разум­но. Но они, как говорят англичане, не настолько умны, чтобы обезуметь. На самом же деле чем глубже проблема, тем вероятнее, что она будет решена каким-то комичным, парадоксальным способом, без звериной серьезности...

Об авторе Зубр - Глава первая Зубр - Глава вторая Зубр - Глава третья Зубр - Глава четвертая, Зубр - Глава пятая Зубр - Глава шестая  Зубр - Глава седьмая Зубр - Глава восьмая Зубр - Глава девятая Зубр - Глава десятая Зубр - Глава одиннадцатая Зубр - Глава двенадцатая Зубр - Глава тринадцатая Зубр - Глава четырнадцатая, Зубр - Глава пятнадцатая, Зубр - Глава шестнадцатая Зубр - Глава семнадцатая Зубр - Глава восемнадцатая Зубр - Глава девятнадцатая Зубр - Глава двадцатая Зубр - Глава двадцать первая Зубр - Глава двадцать вторая Зубр - Глава двадцать третья Зубр - Глава двадцать четвертая Зубр - Глава двадцать пятая Зубр - Глава двадцать шестая Зубр - Глава двадцать седьмая Зубр - Глава двадцать восьмая Зубр - Глава двадцать девятая Зубр - Глава тридцатая Зубр - Глава тридцать первая Зубр Глава тридцать вторая Зубр - Глава тридцать третья Зубр - Глава тридцать четвертая Зубр - Глава тридцать пятая Зубр - Глава тридцать шестая Зубр - Глава тридцать седьмая (начало) Зубр - Глава тридцать седьмая (продолжение) Зубр - Глава тридцать восьмая Зубр - Глава тридцать девятая Зубр - Глава сороковая Зубр - Глава сорок первая Зубр - Глава сорок вторая Зубр - Глава сорок третья Зубр - Глава сорок четвертая  Зубр - Глава сорок пятая Зубр - Глава сорок шестая Зубр - Глава сорок седьмая  Зубр - Глава сорок восьмая Зубр - Глава сорок девятая