Жизнь обладает, одним чудесным свойством: она, как хлеб, не приедается. Обнинск был для Зубра не просто новым местожительством, новой работой в Ин­ституте медицинской радиологии, но и возвращением в Калужскую губернию, к родным местам детства. Родина — это всегда детство: старый деревянный дом, который живет в памяти, — огромный, со скри­пами, вздохами, солнечной сухой пылью, запахом су­шеных грибов, зеленым мхом колодца и запахом, влажным запахом реки из него, а еще роща со стра­хами перед совами и ужами, с крутой лестничкой вниз, к зеленому пруду.

Обетованная земля была, ему дарована в заверше­ние пути. Отсюда он никуда не уйдет, не уедет с зем­ли своих предков. Пришел конец его паломничеству.

Новые ученики, новая молодежь, новые семинары, летняя школа на берегу Можайского моря. Все повто­рялось, как в Миассове, по следующему кругу.

Летом он отправлялся с Лелькой путешествовать пароходом по Енисею, Амуру, Каме, Волга-Балту, Оби, Белой. Его тянуло посмотреть новые края. Если бы он не был зоологом, он был бы путешественником. Он си­дел бы на палубе, часами глядел на медленное кру­жение берегов, деревень, на пристани, на полеты чаек. Он упивался Россией. Месяц проплывал огромный, как целая эпоха. Экскурсии он пропускал, в города не сходил, его влекла природа. Он смотрел, думал, рабо­тал.

Особенность его таланта состояла в том, что он умел находить главное и заниматься им. Ныне, когда времени для жизни оставалось в обрез, дни стали ко­роче и стрелки вращались быстрее, предстояло вы­брать последнее главное.

Замечу, что его отношения со временем всегда бы­ли уважительные, он чтил своенравность этого не­слышного потока, который то мчался, то еле двигал­ся. Все в мире было сделано временем и из времени. В том числе и человеческая жизнь. Но время было не однородно и не равноценно. Из него можно было вы­бирать лучшее, превращать пустое время в золотые часы и минуты.

Однажды вечером я застал его ликующим: домаш­ние собрались в кино, он же в самую последнюю ми­нуту отказался идти, остался дома и выиграл два ча­са превосходного времени.

По глади водохранилища плыли желтые листья. Это под водой в разгаре лета осыпались несрубленные  березовые рощи. Сердце у него болело при виде больных, заваленных гнилыми бревнами речек, опус­тевших лесов, озер, затянутых нефтью и грязью. Зеленый покров России рвали на части, сдирали до подзола. Лучше других он понимал, как уникально чудо, сотворенное природой после миллионолетних поисков. Чего стоило хрупкое равновесие тайги, степей, равновесие ландшафта, что удерживают лисы и синицы, божьи коровки и кроты, черви и. бабочки — две, а то и три тысячи составляющих, сложнейшая система переменных. Система саморегу­лирующаяся, устойчивая, пока в нее не вмешается человек.

Откуда ее устойчивость — вот над чем он размыш­лял. Каковы пределы устойчивости? Как живые су­щества приспосабливаются друг к другу и сохраняют из поколения в поколение равновесие?

Он решил ввести в эту задачу человека. Решить проблему взаимодействия биосферы и человека. По крайней мере, очертить эту проблему.

Природа болела человеком. Человек не умел ви­деть землю как живое страдающее существо. Как укрепить силы этого существа? Как повысить произво­дительность биосферы Земли? Он предложил основы для анализа развития биосферы, ее взаимодействия с человеком.

До сих, пор люди видели в природе, прежде всего лакомые куски, жадно хватались за них, не заботясь о последствиях. Колокол тревоги звучал слишком тихо.

Одно дело заповедники, крохотные резервации, из милости оставленные природе, другое дело природо­охранная деятельность.

В семидесятые годы его высказывания встречали отпор. Большинство людей, даже среди ученых, счи­тали, что главное — это показатели производства, сельского хозяйства. Охрана природы — сантименты, занятия для интеллигентов, людей непрактичных. Считали, что природа безгранична, воздействие на нее человека ничтожно. Настойчивые призывы Зубра вы­зывали раздражение. Ему намекали на саботаж: «Вы что же, хотите остановить работы? Нам не нужна за­бота о природе, которая мешает развиваться промыш­ленности». Его обвиняли в политической безграмот­ности — природу надо защищать от хищничества ка­питалистов, а не социалистического хозяйства. С груст­ным смешком применял он тут слова Капицы: «Это напоминает мне девицу, которая хочет отдаться по любви, а ее непременно хотят изнасиловать». Правда, Капица говорил это по другому случаю, о себе, о сво­их мытарствах. Но хорошее сравнение работает как поговорка.

В  Институте медико-биологических проблем акаде­мик О. Г. Газенко с трогательной заботливостью опекал Зубра, дал ему возможность до конца дней осу­ществлять себя. Занимался он там вопросами косми­ческой медицины, наладил генетические исследова­ния. Относился к нему Газенко с почтением и неж­ностью. Под конец жизни еще раз повезло!

Некоторые из ученых вызывали у Зубра недоуме­ние. Они покорно соглашались с варварскими проек­тами, мало того, давали одобрительные заключения строить гибельные предприятия на озерах, вырубать леса, возводить плотины, рыть каналы... Другие копо­шились в своих углах, избегая всяких конфликтов. Наука помогала человеку покомфортнее устроиться за счет природы. Мелиорация, атомная техника, химика­ты — повсюду происходили непредвиденные послед­ствия, тяжелые ошибки, наука теряла престиж. Порой она выглядела угодливой служанкой.

Обсуждая науку, он пробовал найти причины опу­стошающей ее беззаботности. Неумно ведь осуждать волков, пожирающих оленей, или саранчу, истребляю­щую зелень. Разум — продукт природы, он не может возвышаться над ней; то, что он творит, входит в не­ведомые нам закономерности... Он не оправдывал — он искал сочетания наивыгоднейших вариантов сосу­ществования разума с биосферой.

Красавицы сосны стояли, заломив ветки над зыб­ким вечерним туманом. Березы сохраняли свет, кроны их золотились, озаренные закатом, сосны были черны­ми, от них начинались сумерки.

Дни его убывали. Пребывание на этой земле за­канчивалось. Не было уже Лельки, и он так до конца не мог понять, как жить без нее. Оставалась наука. Наука не имела конца, да и то, чего он достиг, поте­ряло былую цену. То, над чем он трудился все годы, загадки этого мира, которые он раскрывал, которые пожирал с неослабленным аппетитом, на которых рос его дар, — все это померкло перед главной тайной жизни.

Ему не хотелось ничего переиначивать в своей судьбе. Он понимал, что главную тайну разгадать не удастся никому никогда, и это утешало его.

Вновь он сидел в кресле на верхней палубе, над¹ ним, крича, кружились чайки. Когда-то он занимал­ся ими. Среди зоологов он более всех чтил орнитоло­гов. Он шутил, но с гордостью, что он единственный из зоологов, кого в «природных условиях обкакал пели­кан»!

Птицы вели себя загадочно. Взять хотя бы их пес­ни, их язык. О чем они переговаривались? Птенцы мо­гли лететь через океан без сопровождения родителей. Как они находили свой остров в океане? Допустим, это записано в наследственном коде — но как эта запись переходит в ориентацию, в маршрут?

Река ширилась, величаво приближалась к устью. Жизнь его тоже приближалась к устью. Бы­лые наветы, обиды, история с Академией на­ук — все, что когда-то волновало, осталось поза­ди, виделось мелким. Он чувствовал себя рекой, текущей уже долго и бог знает откуда. В нем были воды верховья и тот исток, с которого все началось; в сущности, он жил много раньше, чем появился на свет, он был из прошлого века. Россия Тургенева, Чехова и Россия гражданской войны, Рос­сия послевоенная, современная, Европа довоенная, гитлеровская Германия, атомный мир — в нем со­шлись все эпохи нашего века, и все они продолжали пребывать в нем...

Иногда мне кажется, что он не умер. Если он мог прийти к нам из прошлого века, то он мог и уйти ту­да. У индейцев в одной из легенд говорится про день, когда с заоблачных пастбищ спустятся бизоны, по­мчатся по прерии. И мужчины племени будут бежать за ними, чтобы почувствовать дрожь земли под тя­жестью исполинов, чтобы вернуть себе чувство стра­ха и восторга.

Об авторе Зубр - Глава первая Зубр - Глава вторая Зубр - Глава третья Зубр - Глава четвертая, Зубр - Глава пятая Зубр - Глава шестая  Зубр - Глава седьмая Зубр - Глава восьмая Зубр - Глава девятая Зубр - Глава десятая Зубр - Глава одиннадцатая Зубр - Глава двенадцатая Зубр - Глава тринадцатая Зубр - Глава четырнадцатая, Зубр - Глава пятнадцатая, Зубр - Глава шестнадцатая Зубр - Глава семнадцатая Зубр - Глава восемнадцатая Зубр - Глава девятнадцатая Зубр - Глава двадцатая Зубр - Глава двадцать первая Зубр - Глава двадцать вторая Зубр - Глава двадцать третья Зубр - Глава двадцать четвертая Зубр - Глава двадцать пятая Зубр - Глава двадцать шестая Зубр - Глава двадцать седьмая Зубр - Глава двадцать восьмая Зубр - Глава двадцать девятая Зубр - Глава тридцатая Зубр - Глава тридцать первая Зубр Глава тридцать вторая Зубр - Глава тридцать третья Зубр - Глава тридцать четвертая Зубр - Глава тридцать пятая Зубр - Глава тридцать шестая Зубр - Глава тридцать седьмая (начало) Зубр - Глава тридцать седьмая (продолжение) Зубр - Глава тридцать восьмая Зубр - Глава тридцать девятая Зубр - Глава сороковая Зубр - Глава сорок первая Зубр - Глава сорок вторая Зубр - Глава сорок третья Зубр - Глава сорок четвертая  Зубр - Глава сорок пятая Зубр - Глава сорок шестая Зубр - Глава сорок седьмая  Зубр - Глава сорок восьмая Зубр - Глава сорок девятая