Завенягин поднял на ноги все учреждения, разы­скивая Зубра. Какие-то бумаги затеряли, и не так-то просто оказалось, его найти. Завенягин настойчиво заставлял продолжать поиски. Ему докладывали, что такого нет, не числится, не обнаружено. Завенягин не верил, что эта махина, мастодонт может незаме­ченно исчезнуть. И он добился своего, отыскал Зуб­ра в Карлаге. Был он в тяжелом состоянии, обесси­ленный, с последней стадией пеллагры, страшной ла­герной болезни, когда от голодухи наступает авита­миноз, такой, что никакая пища уже не усваивается. Соседи по бараку тащили его на работы в котлован, сажали там к стенке, и он пел. Единственное, на что еще хватало сил, — петь. Ради этого и возились с ним заключенные.

 Он умирал. Казалось, при его здоровье, силе он мог выдержать и не такие лишения"! Но в том-то и штука, что для него беда была не в лишениях, не они сыграли роковую роль. У него не осталось ничего, за что стоило бы держаться.

Самочувствие ученого, которого лишили работы, лаборатории, опытов, настолько тяжелое, что неуче­ному его трудно понять. Резерфорд, тот мог понять Капицу, который в Москве, в нормальных бытовых условиях, но лишенный возможности работать, бе­сился,   впадал  в  депрессию.   Беспокоясь  за  его  состояние, Резерфорд писал: «Как можно скорей при­нимайтесь за научную работу (пусть даже это не бу­дет эпохальная работа!) — и Вы почувствуете себя более счастливым. Чем труднее будет эта работа, тем меньше времени у Вас останется на другие заботы. Как известно, сколько-то блох собаке нужно, но, как мне кажется. Вы считаете, что Вам блох досталось больше нормы».

Сам Капица писал Бору: «Наш институт находится в стадии завершения. Мы получили научное оборудо­вание, надеюсь возобновить нашу научную работу. Ис­пытываешь огромное облегчение, приступая к исследо­вательской работе после двухлетнего перерыва. Я ни­когда, не думал, что научная работа играет такую су­щественную роль в жизни человека, и быть лишен­ным этой .работы было мучительно тяжело»:

В положении Зубра все несравнимо заострилось. Жажда жизни покинула его, жизнь лишилась преле­сти, смысла...

Его положили я сани и повезли на станцию. При­каз есть приказ, тем более категорический — доста­вить немедленно в Москву. Раз немедленно, то лечить не стали. Сто пятьдесят километров предстояло скри­петь на лютом морозе. К тому же на прощанье уго­ловники, те самые, что возлюбили его за бас, за разбойные песни, вырезали бритвочкой спину его су­конного бушлата. Все равно доходит профессор, до­едет мертвяком, так что ж добру пропадать, из сук­на теплые портянки выйдут. Труп зла не помнит.

Сани двигались в ледяном мареве, розовое туман­ное свечение застилало ему глаза. Чудно, не было никакого беспокойства и серьезного отношения к пропащему своему положению.

Кончено дело, зарезан старик,

Дунай серебрится, блистая...

На станции погнали в вошебойку, у него сил не, было идти, потащили на рогоже. Поезд в Москву вез его через всю Россию, тряся по раздолбанной, надорванной войной железке. Организм пищу не при­нимал. Все проскакивало. И боли не было, изболело все что могло, все внутренности, осталась легкость пузырчатая, даже на стоны сил не мог набрать. Ехал в полном беспамятстве. Звуки к нему еле доноси­лись, только по дрожанию пола под ногами понимал, что все еще едет. Конца не было этому пути. Созна­ние вспыхнет иногда копотно, и не понять — неужто жив еще, за что она цепляется, душа, кажись, все оборвано, а не отлетает, какая-то жилка осталась, держит, дряблая, тонкая, не натягивается, сил нет, но что-то пульсирует в этой жилке еле слышно. Чуде­са да и только. Всякий раз, выныривая из обморочности, равнодушно удивлялся самостоятельной т   живу­чести своего организма. Прерывистое сознание пере­шло в прерывистое забытье, просветы возвращались все реже, исчезновение из жизни не вызывало огор­чения.

Однажды, очнувшись, он увидел над собой жен­щин в белых одеяниях, они  бережно обмывали теплой водой его невесомую плоть. Он понял, что это ангелы, следовательно, он умер и пребывает в чисти­лище. Ангелы улыбались ему, прикосновения их сла­бо ощущались. Кругом было бело, стены блестели непорочной белизной, струилась вода, он куда-то плыл. Серая скомканная кожа была как мешковина, внутри этого мешка глухо клацали кости. Тело ему было уже ни к чему, но ангелы зачем-то еще вози­лись с этой изжитой оболочкой. Никак не мог он раз­глядеть у них крылья за спиной.

Вспомнилось, как его приятель Джон Бердон Холдейн вычислил, каковы должны быть мускулы у ангела, чтобы он летал. Фигура ангела получалась с тонкими птичьими ногами, а грудь обложена мыш­цами такой толщины, что впереди выступал бы боль­шой горб. Эти же настоящие ангелы были стройны и красивы. Рассуждения Холдейна, когда-то веселив­шие, показались ему кощунственными. Жизнь, вроде большая, пестрая, сжалась в маленький, исчиркан­ный помарками листок, черновик чего-то. Солнечный греющий свет переполнял его и относил, точно бы­линку. Он попробовал осмотреться. Река Стикс, пе­ревозчик Харон — видимо, все это осталось позади. Но тут же он подумал, что эта его страсть наблю­дать осталась от прежней жизни, надо просто от­даться этому теплому свету и нестись с ним...

В следующий раз, открыв глаза, он увидел на­верху белую лепнину, появлялись и исчезали какие-то лица мужские в накрахмаленных шапочках. Не скоро он понял, что находится в больнице. Подмиги­вая и похохатывая, он признался мне, что и не спе­шил понимать и признавать себя живым. Позже он узнал, что происходило с ним. С вокзала его привез­ли в больницу МВД и стали всеми силами вытаски­вать из смертельного беспамятства. Был разработан метод кормления его внутривенным способом. При­чем вводили не просто глюкозу, а все необходимые аминокислоты, потому что при пеллагре, когда она в последней стадии, разрушается синтез белков, по-простому же значит, что пища вовсе не усваивается. Лечащему врачу поставили рядом с больным койку, чтобы он находился при нем неотлучно. Судя по все­му, нагнали страху: делайте что хотите, но чтобы спасти!

Время от времени он видел перед собою полков­ников и прочих чинов в накинутых на мундиры ха­латах. Они стояли над ним, ожидая, не попросит ли он чего-нибудь. Приносили горы масла,   шоколада, фруктов,  раздобывали  ветчину,  всякие вкусности.

Через месяц он заговорил. Утром появлялся шеф-повар, спрашивал, что приготовить на обед, на ужин. Зубр обсуждал меню охотно, это напоминало раннее детство, когда маменька так же обговаривала меню с поваром.

Сам Зубр ел еще мало и тайком подкармливал продуктами бывших ангелов — сестричек, санита­рок.                                                                           

— ...Учинили мне переливание крови. Сделали грязно. Пошло рожистое воспаление. У нас ведь не могут удержаться, где-то обязательно нагадят. Под­нялся  переполох,  я  думал, посадят главврача, еле-еле вызволил... Перемогся и пошел, пошел набирать силы...

Выздоровление признавали чудом. Кроме могуче­го здоровья таилась. в недрах его существа как бы сила предназначения. Незавершенность его жизни была настолько очевидна, что судьба не могла от­пустить его из этого мира.

Без последствий, конечно, не обошлось — резко ухудшилось зрение, так что читать мог только с лупой.

Кроме физических были- последствия и душевные. Его стали волновать вопросы бессмертия души. Он продолжал строить свою веру. Добро абсолютно — это ясно. Зло относительно. Мир устойчив, потому что строится на добре, в этом есть изначальность духа, духовная сущность мира. Зло же преходяще и случайно...

Когда он начал» выздоравливать, то стал учить ме­дицинский персонал церковным песнопениям. На­чальство вздыхало, но спорить с ним не решалось.

Об авторе Зубр - Глава первая Зубр - Глава вторая Зубр - Глава третья Зубр - Глава четвертая, Зубр - Глава пятая Зубр - Глава шестая  Зубр - Глава седьмая Зубр - Глава восьмая Зубр - Глава девятая Зубр - Глава десятая Зубр - Глава одиннадцатая Зубр - Глава двенадцатая Зубр - Глава тринадцатая Зубр - Глава четырнадцатая, Зубр - Глава пятнадцатая, Зубр - Глава шестнадцатая Зубр - Глава семнадцатая Зубр - Глава восемнадцатая Зубр - Глава девятнадцатая Зубр - Глава двадцатая Зубр - Глава двадцать первая Зубр - Глава двадцать вторая Зубр - Глава двадцать третья Зубр - Глава двадцать четвертая Зубр - Глава двадцать пятая Зубр - Глава двадцать шестая Зубр - Глава двадцать седьмая Зубр - Глава двадцать восьмая Зубр - Глава двадцать девятая Зубр - Глава тридцатая Зубр - Глава тридцать первая Зубр Глава тридцать вторая Зубр - Глава тридцать третья Зубр - Глава тридцать четвертая Зубр - Глава тридцать пятая Зубр - Глава тридцать шестая Зубр - Глава тридцать седьмая (начало) Зубр - Глава тридцать седьмая (продолжение) Зубр - Глава тридцать восьмая Зубр - Глава тридцать девятая Зубр - Глава сороковая Зубр - Глава сорок первая Зубр - Глава сорок вторая Зубр - Глава сорок третья Зубр - Глава сорок четвертая  Зубр - Глава сорок пятая Зубр - Глава сорок шестая Зубр - Глава сорок седьмая  Зубр - Глава сорок восьмая Зубр - Глава сорок девятая